Шрифт:
Закладка:
Не на войну вернула Кузьму Степановича сбившаяся с настоящего времени память, а в колхоз: к мирному крестьянскому труду. И все это так ясно ему представляется: «Смотри, смотри, – делится он с женой, – Пеструха опять стадо уводит. Куда? Куда, Пеструха? Мать перемать…. А Никитка, черт леший (мальчишка – подпасок), опять убёг, вот я ему задам». Он машет руками и кричит на коров, которые вот они, норовят убежать. Жена старается его успокоить, но куда там, он мечется по комнате и все гонит, и гонит свое стадо.
Война была и прошла. Война это перерыв в жизни, а жизнь она только в мирное время возможна.
На месте Поклонной горы в Москве небольшой холм. На нем женщина, прижав к себе ребенка, с ужасом и надеждой смотрит вниз, где у подножья в непримиримой схватке вцепились друг в друга два солдата, а к ногам матери прильнул еще ребеночек.
На поле по дороге к победе со штыками наперевес устремлены друг на друга две шеренги, за этими шеренгами шеренги падающих убитых, за ними павшие, за ними почти ушедшие в землю, а дальше и с той, и с другой стороны ряды могильных холмиков.
А в конце парка Победы на высокой стеле вознесена копия памятника, который стоит в Берлине – там, где война закончилась. Тот памятник в Берлине пусть там и стоит, как точка в страшной войне, а здесь изображение этой точки. Советский Солдат с ребенком на руках.
Фигура выполнена из материала, который светится днем и ночью, и видна она от входа в парк, где стоит женщина с ребенком на руках, как отображение начала бедствия.
У подножья стелы жертвенный огонь под решеткой, на которую бросают цветы, и их не убирают затем, как мусор, а они сгорают и возносятся к погибшим.
Часть III.
1945—1952 годы
«Народная демократия» в «Социалистическом» лагере.
Отмена карточек.
Послевоенная студенческая юность
Н. П. Богданов-Бельский.
Воскресное чтение в сельской школе
Попытка носить бескозырку
В техникуме начались весенние экзамены. В это время Костя принес известие, что в Моздоке идет прием в Рижское Авиаморское училище, и начал меня агитировать: «Ты же мечтаешь сделать самолет с машущими крыльями. Вот тебе первая ступенька приобщения к авиации». Уговорил, вернее, соблазнил. Косте просто не хотелось учиться, а мне хотелось «вперед».
Но, для поездки в Моздок, нужно было направление из военкомата. Вероятно, сам военкомат и отправлял кандидатов из Грозного в Моздок. Для путевки из военкомата нужно было, безусловно, согласие техникума, учащиеся которого находились под бронею от военного призыва.
О, господи, писать-то смешно и стыдно. Ясно было, что согласия нам не дадут. Хоть это было нам ясно. А дальше…. Мы решили подкупить!!! завуча техникума. Чееем? Как говорят: «Дари то, что тебе самому хочется иметь», и мы купили две бутылки полудешевого «Терского шипучего»!!! Ходим мимо кабинета завуча. Не достало у нас наглости и хватило ума рот не открывать. Завуч входит и выходит, не обращая на нас внимания. «Ну, что же он? Наверное, не видит». Прорезаем бритвочкой марлю!!!, в которой носим бутылки, чтобы высунулось серебряное горлышко одной из них. Завуч опять ходит, не обращая на нас внимания.
Сейчас, когда я узнаю о глупейшем поступке какого-либо подростка, я вспоминаю нас – юношей вполне законопослушных, которые всю жизнь старались не совершать противозаконных поступков, но могли пытаться совершить совершенно анекдотичную противозаконную глупость.
В пять часов вечера, когда рабочий день в военкомате закончился, потухли наши надежды. Пошли мы в общежитие, выпили мы «Терское шипучее» сами, а утром, даже не закрыв комнату, не убрав с вешалки одежду, пошли на вокзал. Залезли на крышу вагона пассажирского поезда и поехали в Прохладную, а в Прохладной залезли в пустой вагон товарного поезда, который трогался в сторону Моздока. Нам повезло: поезд в Моздоке остановился, и мы пришли в школу, где проводился прием в училище.
В училище без всякой волокиты взяли документы, а нас пропустили через санпропускник и сразу одели в морскую форму, но бескозырки были без ленточек. Ленточки выдают только после принятия присяги. Но, и без ленточек гордость распирала. Мы ходили строем по городу в столовую и на экзамены и охотно звонко пели: «Бескозырка, ты подруга моя боевая, и в решительный день, и в решительный час, я тебя, лишь тебя, надеваю, как носили герои, чуть-чуть набекрень…»
Прибывшие ранее сказали, что для поступления в Высшее училище надо сказать, что окончил 9 классов, и сдать в этом объеме экзамены. (За 10 классов требовался аттестат, а менее 9-ти классов брали только в среднее училище).
Экзамены я сдал успешно. Правда, я не знал что такое «момент», но задачу на момент решил без запинки, как задачу на рычаги.
И вот медкомиссия. На этот раз по росту я прошел, видно, за год, прошедший после Махачкалы, я подрос. Уже пройдя все этапы, я уходил от хирурга, когда он, повернувшись к двери, чтобы посмотреть на очередного входящего, бросил взгляд на меня и сказал: «Ну-ка вернись». Я подошел, Он взял сантиметр и обмерил мои ноги. Нога, которую я порезал в детстве, оказалась на сантиметр короче и тоньше другой.
На плацу построили 9 человек и зачитали приказ о нашем отчислении, как не прошедших медкомиссию. Нам вручили пакет для передачи в военкомат Грозного, сухой паек на три дня и железнодорожные билеты до Грозного.
В вагоне поезда от Прохладной было просторно. Первым делом мы съели весь трехдневный сухой паек, потом вскрыли пакет и прочли письмо о том, что мы направляемся в распоряжение Грозненского военкомата. Письмо и пакет мы разорвали на мелкие клочки и выбросили на ходу поезда из окна вагона, а по приезде в Грозный разошлись.
Интересно, что самой большой досадой для меня в этой истории было то, что я не буду носить морскую форму. Ой, как мне она понравилась, и я еще долго и часто буду ее вспоминать.
Я сразу пришел к завучу за разрешением сдать экзамены, пропущенные за время поездки. Завуч встретил меня спокойно: «А, явился, беглец». Экзамены с другими группами я сдал на пятерки, а после экзаменов всех юношей отправили в военный лагерь.
Этот лагерь не шел ни в какое сравнение с лагерем после 7-го класса в Хасавюрте.
Только что кончилась война. Нашим взводом командовал старший лейтенант, откомандированный из действующей армии. Для него служба при военкомате была санаторием по сравнению с послевоенной войной против северокавказских горцев, или против украинских бандеровцев, или даже с мирной службой в строевой части. Нам он объяснил, что от нас требуется только хороший строй и хорошая песня при выходе из лагеря в поле и при возвращении в лагерь на обед и вечером. В основном на занятиях мы проходили тему: «Сон и боевое охранение».
Старший лейтенант отводил нас подальше куда-либо, где были деревья, выставлял охранение, чтобы не застал нас врасплох какой-нибудь проверяющий, если такой будет, и засыпал. А мы в тенечке болтали, мечтали и спали, и затем с песней возвращались в лагерь. Формы нам не выдавали, но на этот раз у нас были винтовки, и мы их тщательно чистили и смазывали. Не помню, чтобы нам пришлось стрелять..
Второй год в техникуме
После проведенных в совхозе каникул я к началу учебного года вернулся в свою комнату. За отличную учебу меня наградили фотографией.
Костя не вернулся. В Риге он тоже не удержался. Последнее, что я слышал о нем, это то, что он стал певцом в оперном театре города Орджоникидзе – при царе это был Владикавказ, после революции стал Орджоникидзе, потом Дзауджикау. Дзауджикау это город солнца, или солнечный город – что-то в этом роде, а сейчас вновь Владикавказ – и ни каких сомнений!
В комнате появился новый жилец – Василий. Он был всего на год старше меня, но….
В Ленинграде он остался сиротой. Их детдом вывезли в Среднюю Азию. Жили в юрте, работали в совхозе, в котором была
